Неточные совпадения
Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну с тех пор, как у ней осталась одна эта
девочка, что Анна редко
вспоминала о сыне.
«Смир-рно-о!» —
вспомнил он командующий крик унтер-офицера, учившего солдат. Давно, в детстве, слышал он этот крик. Затем вспомнилась горбатенькая
девочка: «Да — что вы озорничаете?» «А, может, мальчика-то и не было?»
Но почти всегда, вслед за этим, Клим недоуменно, с досадой, близкой злому унынию,
вспоминал о Лидии, которая не умеет или не хочет видеть его таким, как видят другие. Она днями и неделями как будто даже и совсем не видела его, точно он для нее бесплотен, бесцветен, не существует. Вырастая, она становилась все более странной и трудной
девочкой. Варавка, улыбаясь в лисью бороду большой, красной улыбкой, говорил...
— Я
вспомнила в самом деле одну глупость и когда-нибудь расскажу вам. Я была еще
девочкой. Вы увидите, что и у меня были и слезы, и трепет, и краска… et tout се que vous aimez tant! [и все, что вы так любите! (фр.)] Но расскажу с тем, чтобы вы больше
о любви,
о страстях,
о стонах и воплях не говорили. А теперь пойдемте к тетушкам.
Несколько дней я носил в себе томящее, но дорогое впечатление своего видения. Я дорожил им и боялся, что оно улетучится. Засыпая, я нарочно думал
о девочке,
вспоминал неясные подробности сна, оживлял сопровождавшее его ощущение, и ждал, что она появится вновь. Но сны, как вдохновение: не всегда являются на преднамеренный зов.
На следующий день, сидя на том же месте, мальчик
вспомнил о вчерашнем столкновении. В этом воспоминании теперь не было досады. Напротив, ему даже захотелось, чтоб опять пришла эта
девочка с таким приятным, спокойным голосом, какого он никогда еще не слыхал. Знакомые ему дети громко кричали, смеялись, дрались и плакали, но ни один из них не говорил так приятно. Ему стало жаль, что он обидел незнакомку, которая, вероятно, никогда более не вернется.
Мне страшно нравилось слушать
девочку, — она рассказывала
о мире, незнакомом мне. Про мать свою она говорила всегда охотно и много, — предо мною тихонько открывалась новая жизнь, снова я
вспоминал королеву Марго, это еще более углубляло доверие к книгам, а также интерес к жизни.
Сначала дали Ваве отдохнуть, побегать по саду, особенно в лунные ночи; для
девочки, воспитанной в четырех стенах, все было ново, «очаровательно, пленительно», она смотрела на луну и
вспоминала о какой-нибудь из обожаемых подруг и твердо верила, что и та теперь
вспомнит об ней; она вырезывала вензеля их на деревьях…
Он
вспомнил, как в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал в сад, а за ним гнались две беловолосые
девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома,
девочки доверчиво прижимались к мальчику, он крестился и спешил читать: «Свят, свят, свят…»
О, куда вы ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни?
Но у меня есть другая история, которую я вознамерился рассказать вам, и эта-то история такова, что когда я
о ней думаю или, лучше сказать, когда я начинал думать об одном лице, замешанном в эту историю и играющем в ней столь важную роль, что без него не было бы и самой истории, я каждый раз совершенно невольно
вспоминаю мою
девочку на ходулях.
— Выздоровела! — скажите пожалуйста! Вот слава богу. Очень рад, очень рад, что она выздоровела. Я часто
о ней
вспоминал. Прелестная
девочка!
Но
девочка тут же
вспоминает о вчерашнем и спрашивает...
Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну, что Анна редко
вспоминала о сыне».
Паук и до сих пор сидит у себя в норе и кушает соус из мух, а подлые насекомые, больные и изорванные, небось чаще
вспоминают о вкусных поминках, чем
о девочке.
Он не мог себе представить,
о чем он будет завтра говорить с Сергеем Сергеичем, с Татьяной, как будет держать себя с Надеждой — и послезавтра тоже, и заранее испытывал смущение, страх и скуку. Чем наполнить эти длинные три дня, которые он обещал прожить здесь? Ему припомнились разговор об ясновидении и фраза Сергея Сергеича: «он ахнуть не успел, как на него медведь насел»,
вспомнил он, что завтра в угоду Татьяне придется улыбаться ее сытым, пухлым
девочкам, — и решил уехать.
Потом было у них с Таисией много радости с устройством квартиры, с мебелью и арматурой, потом со счастливым рождением первого ребенка,
девочки, названной в честь бабушки Еленой, Леночкой — жертва не оказалась бесплодной. Но и люди не оказались неблагодарными, и если Таисия больше молчала, храня свою тайну, то Михаил Михайлович каждый день
вспоминал о маман и твердо и на все времена для детей и внуков установил ее культ.
Вид затейливо замерзшего окна каюты барки навел его на размышления
о далеком прошлом. Он
вспомнил свое детство, свою кузину Мери, как звал он когда-то Марью Валерьяновну Хвостову. Живо представилось ему ее миловидное, детское личико с широко раскрытыми глазами, слушавшею рассказы старой няни, повествовавшей
о доброй фее, разрисовывающей зимой окна детской послушных
девочек искусными и красивыми узорами.
Лидочка, ангелочек мой, отпусти меня, дай мне слез, я
о тебе плакать хочу. Я не могу быть таким. Умоли за меня Бога, ты к нему близко, ты в его глаза смотришь, попроси за отца.
Девочка моя нежная, душенька моя, ангелочек мой,
вспомни, как я тебя нес от постельки до стола и крепко, крепко, крепко…
Одно единственное дело,
о котором он еще кое-когда
вспоминал, это было ученье сирот Милочки и Глаши, потому что Пизонский, переведя
девочек с острова в дом своего ученого братца, совсем устранялся от всякого вмешательства в их дальнейшее воспитание.